Тахикардия

Позвонил старший.

Вчера у него было первое дежурство.

Его ,,патрон,, как у нас называют опытных докторов, ответственных за врачей первого года, оставался дома, в особо трудном случае Данька мог ему позвонить и посоветоваться.

— Ну, рассказывай! – я уселась с телефоном в кресло, бросив все домашние дела.

— Я поставил трудный диагноз, — похвастался Данька, — А все благодаря твоей ,,тахикардии,, помнишь?

Как не помнить, я про эту самую тахикардию детям вместо сказки рассказывала, каждому в свою очередь. Как и про остальные интересные случаи. На сказки времени не оставалось. До трех лет – Репка, с трех до пяти – Финист Ясный Сокол, а после – больничные истории. Не знаю, может это и неправильно. Поглядим.

— Так что там с тахикардией? – спросила я, довольная, — Только подробно.

— Старушка, восемьдесят пять лет, готовили к выписке, вдруг звонит медсестра, говорит, что у больной пульс сто тридцать.

— Так.

— Я сразу прибежал, попросил померять температуру, давление, сделал анализ крови, рентген легких, все чисто.

— Так.

— Кардиограмма инфаркта не показала.

— Так.

— Позвонил рентгенологам, попросил компьютерную томографию легких.

— Так.

— Они, конечно, рады не были.

— Еще бы. Ночь, старушка, молодой врач. Мало ли что он себе придумает.

— Точно. Но я их уговорил. Сказал, что если тахикардия – всегда надо исключить тромб в легких.

— Так.

— Сделали. Массивный двухсторонний легочный тромбоз. Тут же начал лечение.

— Что сказал ,,патрон,,?

— Сказал, что теперь я настоящий врач. А ты что скажешь?

Я молчала.

Я вспоминала свою историю.

Она была еще драматичней этой.

Однажды меня вызвали в хирургию, там готовили девчонку на выписку после трудной косметической операции на лице. Операция длилась целых девять часов. Девчонка абсолютно здоровая. Перед выпиской медсестра проверила, как положено, пульс и все остальное. Пульс зашкаливал – сто двадцать.

Пока звонили хирургу, пока советовались – что делать, короче, меня вызвали только в девять вечера.

Был обычный рабочий день, по счастью, я задержалась допоздна, а тут еще один вызов, иду.

Девчонка сидит на кровати, уже одетая на выписку, в цивильном. Вся в колечках, в татуировках. Куртка черная, кожаная, ботинки на толстой подошве, пестрый свитер.

Рядом с ней – ее парень, оба нетерпеливо оглядывают меня, кто еще тут пришел, домой спокойно уйти не дают.

А я тогда совсем плохо по-французски говорила, но уже не стеснялась, на работе не до стеснения.

Начала с того, что снова померила пульс – нормальный, шестьдесят.

— Я же говорю, все со мной окей, можно теперь домой? – спрашивает девчонка, и смотрит на меня как на муху надоедливую.

— Погоди, давай сначала поговорим, — отвечаю, — Расскажи мне немного о себе.

Девчонка надула губы, посмотрела на парня, тот пожал плечами.

Буркнула:

— Спрашивайте.

Есть в медицине особое слово ,,анамнез,, без него никуда. И не зря мы говорим ,,собирать анамнез,, Его действительно надо ,,собирать,, По крошкам. По незначащим, на первый взгляд, деталям. Это похоже на работу следователя. Очень увлекательно, между прочим. Но это в теории. А на практике, когда валишься с ног после двенадцатичасового рабочего дня, когда знаешь, что дома малыши уже спят, опять не ты их уложила, когда девчонка нехотя отвечает на вопросы, которые ей уже несколько раз задавали и до и после операции, когда не знаешь, за что зацепиться, чтобы понять отчего у совершенно здоровой пациентки в течении получаса был пульс сто двадцать, а потом снова нормальный, и никаких других симптомов кроме одного ,,хочу домой,,…

— Куришь?

— Нет.

— Таблетки принимаешь?

— Нет.

— А противозачаточные?

— Конечно, — смотрит она на меня, как на дурочку, — Это ж не таблетки.

Я вздыхаю.

— А перед операцией тебе говорили, что противозачаточные надо прекратить за месяц?

— Говорили.

— А ты прекратила?

— Прекратила.

Она быстро смотрит на парня.

Я ловлю этот взгляд.

Хитрая бестия.

— За сколько времени прекратила? – переспрашиваю дотошно.

На часах уже половина десятого. Ужасно хочется есть. И спать. И домой хочется – не меньше, чем этой девчонке.

— За сколько сказали, за месяц, — отвечает она и снова косится на парня.

Парень смотрит на меня, морщит лоб.

— Ты же говорила, что можно? – обращается к подруге.

— Что можно?

— Ну это… Секс… Мы с тобой до самой операции… Это самое… Так ты прекращала свои пилюли или нет?

Девчонка смотрит на него, как на врага.

— А тебя кто спрашивает? – злится.

— Слушай, — говорю я, — Сейчас серьезно.

Голос у меня становится металлический.

Мои дети такой голос редко, но слышат.

Больные – нет.

Но сейчас особый случай.

Девчонка ежится.

— Если ты не прекращала свои пилюли перед операцией – лучше скажи правду.

Она вздыхает.

— Ну не прекращала. И вообще – это мое личное дело. Вам-то какая разница.

Я бегу к телефону. Одновременно кричу медсестре, чтобы несли специальное лекарство, разжижающее кровь.

— Какая разница, — бормочу, — А такая разница, что эти твои ,,пилюли,, увеличивают риск тромбоза во много раз. Особенно, если операция. И если их не прекратить за месяц, может случиться катастрофа, тромб тихо себе засядет в легком, ты уйдешь домой, а потом через пару дней хлоп — и конец, остановка сердца, и никто сначала не догадается, что…

Но все это я бормочу про себя.

Потому что мне сейчас с рентгенологом надо разобраться.

Рентгенолог зол, он тоже еще на работе, ему тоже хочется домой.

— А ты патрону своему позвонила? – спрашивает он, — Может это все твои догадки, и он скажет, что все окей.

— Все не окей, — отвечаю я на плохом французском, — Все будет окей, когда ты ей сделаешь сканирование легких. У нее там тромб. Мамой клянусь.

Отчего-то вот это ,,мамой клянусь,, сработало всего лучше.

— И в правом, и в левом легком – свежие огромные тромбы, — сообщил мне рентгенолог дрожащим голосом через пятнадцать минут.

— Спасибо, — ответила я, — Лечение она уже получила. Теперь все будет хорошо.

Парень потом меня благодарил.

А девчонка злилась.

Недолго. Пока я ее не обняла.

Тогда она расплакалась. Смешные они.